Глубокие и сочные всплески фиолетового погружаются в марево зноя, заполнившего картину волнами пульсирующего цвета, от алого до густого полнозвучного красного, разлитого до краев полотна. Энергичные, длинные броски широкой кистью быстро сохнущего, легко формуемого мастихином акрила, наносятся в несколько приемов сочной массой и легко схватываясь, обладают собственным рельефом и более глубокой светотенью. Фиксирующий лак дает дополнительный блеск и свечение люминесцирующей природе акрила. 

Художник соединил в метафорической ткани картины два полюса жизненной праны. Фиолетовые живые ростки почти утопают в огне. Утопают и вновь вырастают, распускаясь яркими пятнами цвета, как вспышки сознания, живущего в огне человеческой страсти, в пламени жизни. И после этого буйства цвета, обращенный к следующему полотну, наш взгляд опустится в холодную и призрачную синь, окруженную изумрудно-зеленым.

И в этом весь Таир, с его стремлением к абстрагированию крайних состояний души и материи – к визуальному шоку. «Мне нравится удивлять – фраза, которую Таир так любит повторять, с обязательной оговоркой – деструктивное и уродливое меня не вдохновляет. Эта сторона правды жизни никогда не станет предметом моего искусства». Таира Мамедова вполне можно назвать приверженцем конструктивного позитивизма. Им движет осознанный поиск выраженной красоты. Даже в самых драматически напряженных его работах конфликт цвета и формы не разрушает гармонии целого.

В своем творчестве Таир Мамедов столь же умозрителен, сколь интуитивен, интуитивен ровно настолько, насколько склонен дать возможность зрителю домыслить содержание картины. В системе сознания художника, объединяющей в акте творчества чувства, эмоции и мысль, эмоции – инструмент, пробуждающий чувства зрителя. Индивидуальность творческого подхода проявляется в зависимости от первичности и меры этих неизбежных составляющих творчества. Давая в процессе создания картины простор интуиции, Таир всегда следует за мыслью, как побуждающим импульсом творчества и интеллектуальным стержнем работы. Мера интуитивного в работах Таира равна допустимой интерпретации темы в сознании зрителя, но не более того. Иначе говоря, – исключительно в пределах ясно выраженной основной идеи. И здесь Таир достаточно холоден и прагматичен.

Художника интересует человек, индивид – рефлексии его личности в плоскости духовного, иррационального. В картинах Таира Мамедова образ лишь угадывается, а время и место не определены («Встреча с Рембрандтом»). Преломление света на фрагментах рельефной, «пролепленной» поверхности и высвечивание по контурам обобщенно прописанных фигур светлой, неровной, «пульсирующей» полосой – усиливают иррациональное звучание образов. Свет – отраженный, в картинах, выдержанных в холодной гамме цветов, и исходящий от объекта и изнутри красочного слоя в полотнах, написанных плотными, многослойными мазками оттенков красного и золотистой охры, – играет доминирующую роль в создании настроения и акцентуации внимания на центральном в двумерной плоскости холста объекте. Персонажи картин Таира («Муза»), не будучи личностно до конца обозначены, располагают нас к созерцательности и размышлению. Добиваясь большей остроты восприятия, художник смещает зрительный центр картины резко влево. В «Музе», как и во «Встрече с Рембрандтом», одухотворенный образ возникает у левого края полотна – лицо в анфас, обозначенное тонкой контурной линией, и «тающий» силуэт фигуры. Образ призрачен – лишь внимательно всмотревшись, зритель прочтет легко прорисованные черты одухотворенного и нежного женского лица – музы творчества художника.

Крупный размер холстов и выдержанная в соответствии с их масштабом монументальность стиля и манеры письма удивительно сочетаются в работах Таира с камерностью звучания эмоционально-чувственного лейтмотива полотен, располагающего зрителя к неторопливому их прочтению. Мысленно мы уже перемещаем их из выставочного зала в тишину кабинета, и, погрузившись в призрачную, условную ткань картины, придаемся собственным размышлениям.

Произведения последней живописной серии Таира, исполненные в едином формате, стиле и технике письма условны и символичны, программно выражая кредо автора. Если в картине присутствует одухотворенный образ, то именно через этот образ Таир раскрывает идею, делая персонаж смысловым и зрительным центром, к которому сходятся все линии взгляда смотрящего на полотно зрителя.

Связь с мирозданием и природой, с которой персонаж естественно и гармонично сливается, трактована как единая подвижная, изменяемая, постоянно трансформирующаяся ткань. Оставаясь не до конца проявленными, по сути иррациональными, персонажи существуют на грани соприкосновения миров тонкой и грубой материи, выраженном в этом состоянии полубытия, почти проявленности. Это движение в материю и создает особый мир живописи Таира Мамедова, найденный в художественной ткани его работ зрелого периода творчества, с ощущением времени как движения энергии в план мироздания.

Стиль, раскрывающий близкие сегодня Таиру философские категории и понимание жизни в конфликте субъективного и объективного начал, естественно и непроизвольно отразил и природу его собственной натуры художника. Его искусство на протяжении творческого пути прошло через радикальные изменения стиля в ответ на изменение взглядов художника на сущность и природу вещей. Таиру свойственна открытость к новациям, переосмыслению и постоянной дискуссии с самим собой, интеллектуалами по цеху и мыслящим электоратом. Его творчество отразило неоднократную смену приоритетов: от гиперреализма к практике в системе принципов «Абшеронской школы», и позже – от работ с философским подтекстом на традиционные для изобразительного искусства библейские темы, такие, как «Распятие», к более широкому философскому осмыслению природы вещей в последней живописной серии.

Художественная концепция представленных сегодня зрителям работ – итог и, возможно, отправная точка поиска иной грани самовыражения. Таир Мамедов – художник, не устающий удивлять нас, постоянно ищущий, – не в сиюминутных, царапающих взгляд и сознание, «кричащих» визуальных парадоксах, а в глубинах собственной души, сопричастной Душе мира, вселенской проявленной Майи. Его формотворчество связано с попыткой приблизиться к пониманию природы живой, постоянно трансформирующейся материи. И от того, его так широко, масштабно и энергично написанные холсты настраивают нас на созерцание, погружение в собственный внутренний мир и размышление. Информация здесь – не набор шаблонов и знаков, а чувственно-эмоциональная связь с бесконечным, выраженная в частном – частице Вселенной – постоянно движущейся, пульсирующей и изменяющейся материи. Это адекватно отражено в живописной ткани работ: текстуре, плотности, фактурности, свечении живописных слоев.

Золотая, источающая свет, пульсирующая линия морского прибоя – совершенно иррациональна. Эта плотная, светящаяся полоса – концентрированная энергия, умозрительно устойчивая, – может быть, по сути, чем угодно в нашем воображении. Она может перестать быть морем – этот сияющий горизонт – лишь символ живой энергии. Круглые, золотые сгустки на широкой полосе земли – эти условные «яблоки у моря» – родственные той огромной стихии, более плотные и грубые материальные миры.

Здесь есть точное наблюдение абшеронской природы в конкретный час – последний предзакатный летний, полный особой чувственности, все пронизывающей, от песчинки и капли соленой воды до наполненных солнцем и жаром плодов. Воздух, глубоко настоянный ароматами земли и моря знойными вечерами, кажется, обретает плотность и вес. Долгая и ровная пустынная земля, ведущая к морю, и горящая на горизонте полоса воды – это золото Каспия, во всех интонациях цвета: чуть отдающего золотистым коричнево-серого песка побережья, на который уже легла тень вечера, тускло посвечивающих в лучах уходящего солнца золотисто-желтых яблоках и густо-золотого, мерцающего на высокой ноте у горизонта моря. Это, безусловно, Абшерон. И это также – здесь и везде.

Спрессованная расстоянием на горизонте вода кажется плотной и вязкой, и ты ощущаешь мощь, сконцентрированную там, далеко у горизонта, пульсирующую и посылающую всему живому на земле импульсы огромной силы – энергию плотных соленых волн. Земля, объятая зноем, и вырывающийся из ее материнского лона огонь, горевший веками на песчаных склонах. Он горит и сейчас на земле священных огней и в душе художника Абшерона. Таир выплеснул это неугасимое пламя на холсты, и оно поглотило их от края до края.

Итог новой линии размышлений художника в живописи впечатляюще раскрылся в завершенности стиля этой серии из десяти полотен равного формата, выписанных в единой живописной манере: уверенно, энергично, широко и цельно. Здесь планы – не хрестоматийно спроектированная прямая перспектива, а скорее неровное, «спонтанное» наложение одного слоя материи (текстуры) на другой. Изображение в двумерной плоскости холста строится порой подчеркнуто хаотичным движением этих планов-текстур и прорывом плоскостей в местах возникновения одухотворенного объекта. Этот прорыв, это вхождение, часто подчеркнуто рваной линией свечения по силуэту объекта.

Нам может быть представлена природа стихий, проявленная в состоянии объекта самой природы, как конфликт стихии и объекта. «Два дерева», наклоненные прибивающим их ветром, активны, сквозь них выражено настроение, они провоцируют в зрителях чувства беспокойства, сопричастности, необходимости устоять, сохранить естественную связь с корнями, почвой – выстоять. Холодная зелено-голубая гамма лишь усиливает ощущение дискомфорта, нарушения равновесия, устойчивости.

Таир Мамедов – апологет концептуального позитивизма и мастер красоты: он ее конструирует, тщательно рассчитывает и воссоздает в своих фотоработах. Он глубоко прочувствованно выписывает ее на своих полотнах, осваивая сантиметр за сантиметром все пространство холстов, не оставляя в своих произведениях место ничему отрицательному и деструктивному. Он насыщает свои полотна торжествующей красотой и избыточным чувством жизненной силы, веря, что красота жизни, изливающаяся с его живописных холстов в интерьеры выставочных залов, наполняет энергией его творческого кредо и наши с Вами жизни.

В этой программной серии работ Таир апеллирует к одному из основных видовых свойств живописи – воздействию на зрителя почти исключительно на эмоционально-чувственном уровне – ритмом, отсылаемым в наше сознание волнами цвета, его нюансов в шкале градации тона, гармонии и контраста колорита. Художник смело сочетает теплые цвета, густой фиолетовый и насыщенный красный, соединяя два полюса жизненной праны в шкале ее восхождения от земного огня (вечные огни Абшерона) к тонкому плану сознания (высшему Я). Предметность и знаковость сведены здесь к минимуму.

Во «Встрече с Рембрандтом» – изображенный – скорее образ, чем личность; метафора, чем конкретика. Таир любит метафору, и это делает его работы глубоко поэтичными – поэтичными философски. Изображение единственного персонажа этой картины резко смещено влево и, как бы, не до конца проявлено. Выступая из визуальной ткани полотна на иррациональном фоне, персонаж и сам достаточно иррационален. Вся художественная структура полотна подчеркивает его существование (уже априори) в сознании художника и нашем сознании, провоцируя его развитие, домысливание уже в наших размышлениях, разбуженных созерцанием. Этот хорошо продуманный и мастерски отработанный прием – запрограммированный акт сотворчества художника и его зрителя – одно из наиболее притягательных свойств живописи Таира Мамедова для интеллектуалов зрительской аудитории.

Картины Таира не перегружены – он очень скуп в деталях. Там, где есть деликатно и тонко введенный персонаж, – есть тема, но нет рассказа. Сюжет, как таковой, отсутствует, и информационный ряд, как цепь вещественно-выраженных деталей, становится не нужным. Тема проступает лишь как подтекст – его развитие происходит уже в сознании зрителя. Так возникает еще одна установка на созерцание, погружение…

«Муза»… неясно проступающий образ, как бы втягивая взгляд зрителя, погружает его в визуальную глубину картины, напоенную прохладой тонко нюансированных оттенков синего и зеленого. Покой и гармония проникают в наше сознание, и мы готовы вглядываться в прочерченный тонкими линиями анфас бесконечно долго. И нам дозволено домыслить этот персонаж и досказать этот сюжет.

Фигура вновь смещена резко влево, усиливая остроту восприятия. Взгляд, хрестоматийно читающий слева направо, сразу находит смысловой акцент полотна. И наоборот – «яблоки у моря» лежат ближе к нижнему правому углу. Взгляд, магнетически притягиваемый к горящему золотому горизонту, найдя их, вновь возвращается к морю у верхнего края картины. И сколько бы раз наш взгляд не нашел эти маленькие сгустки энергии, упавшие здесь, на берегу нашей жизни, он будет вновь и вновь возвращаться сквозь темнеющие в слабом вечернем свете пески побережья к морю, залившему золотом идущего к закату солнца горизонт по верхней линии холста…

Художник дает названия своим полотнам, указывая еще раз на персонаж или объект: «Встреча с Рембрандтом», «Муза», «Два дерева». «Яблоки у моря»… – они только плоды, упавшие на землю, маленькие сгустки энергии, напоминающие о великой силе энергий, несущих жизнь Земле. Хочется поднять и унести отраженный в них свет, их присутствие здесь на безлюдном, широко открытом взгляду просторе песчаного берега говорит нам о существовании совсем рядом, за крайней нижней границей полотна – мира, населенного людьми, и рука кого-то, в безмятежном безмолвии смотрящего на сияющий край горизонта, возможно, скоро коснется их… Такие картины рождают в нашем сознании покой и безмятежность, которые, кажется, могут длится вечно – здесь, у берега моря. И только надвигающаяся тень ночи заставит оторвать взгляд от теряющей цвет полосы у горизонта, и, уходя, мы протянем руку к яблоку на остывающем песке.

Нельзя сказать, чтобы здесь вовсе отсутствовал сценарий, но все возможные действия вынесены за рамки полотна. И, вновь, зритель, насладившись погружением в немую ткань картины, созерцанием и размышлением, домысливает и достраивает ее сам.

В жизни каждого, не бездумно существующего по инерции индивида должно быть время остановиться и оглянуться на пройденный путь – и счастлив тот, кто сможет увидеть «остановленное движение реки» и лица многих явлений, слившееся в одно лицо – увидеть собственное Я в потоке событий. Таир прошел этот рубеж в сорок с небольшим…

Наступивший за этим состоянием «ухода в себя» и удивляющий все восходящей линией успеха неожиданных, провокационных и всегда успешных проектов (А Таир любит повторять «Мне нравится удивлять») период творчества Т. Мамедова, когда он уже, будучи человеком зрелым, активно вернулся в искусство, вызвал живой интерес к его яркому и разностороннему творчеству. Таир неординарно и дерзко проявил себя сразу в нескольких ипостасях, как фотохудожник и как живописец. Этот мощный выброс творческой энергии ошеломляюще быстро выдвинул его в число наиболее востребованных элитарных мастеров.

Он идет в ногу со временем, принимая одно из обязательных условий последних лет, когда мы можем с уверенностью отметить постоянство лишь одной тенденции – постоянное обновление, и всегда, чем неожиданнее, смелее и ярче – тем лучше. И нельзя сказать, что он здесь не в русле тенденций. В современном азербайджанском искусстве ситуация с резкой переменой содержания и стиля стала достаточно типичной для многих уже сложившихся художников с именем. И электорат любителей изобразительного творчества с энтузиазмом принимает правила этой тенденции.

Разменяв пятый десяток, Таир заново ощутил себя самого, твердо знающего, чего он хочет, к чему он будет стремиться, во имя чего будет жить и работать. Успех пришел к нему закономерно. И определения: «уже за сорок», «в зрелом возрасте» или «достаточно поздно» – относительны и весьма условны. Это было его время… Один успешный проект следовал за другим. Сжатая до предела пружина творческих амбиций художника раскрылась, и креативный потенциал его личности преподнес много сюрпризов коллегам по цеху и зрителям. Таир не перестает нас удивлять. Он торопится жить, торопится все успевать: преподавать, развивать свой малый, как сейчас принято говорить, но вполне успешный бизнес, участвовать в издательских проектах тех новомодных журналов, что у всех на слуху… Именно художественная фотография принесла Таиру первые яркие успехи и официальное признание. Он вспоминает время, когда не найдя еще вполне отвечающего его личным художническим притязаниям стиля, «отошел» от живописи – писал больше «для себя», отрывая время от ставшего тогда основным для него фотоискусства.

В последние годы Таир Мамедов вновь с энтузиазмом взялся за кисть, увидев именно в живописи возможности монументального стиля, определенные тенденции которого ясно проявились и в таких программных фотосессиях, как «Nude» и «The long and windy road».

Творческая энергия художника, наконец, в полной мере выплеснулась и в живописные полотна. Техника, которую Таир предпочитает в последние годы, дает ему возможность говорить со зрителем широким, энергичным языком кисти, достаточно быстро формулируя идею в плоскости картины монументального формата. Он выбирает очень плотный, мелкозернистый, жестко грунтованный холст, акриловые краски, широкие кисти и мастихин…

Завершенные произведения живут своей собственной жизнью… Только дописав последнюю серию работ, Таир, стоя в своей студии в одной из бакинских новостроек, с окнами, смотрящими на восток и море, показывает обрамленные холсты, готовые к вернисажу в Москве. Вглядываясь в них чуть холодно и отстраненно, он говорит уже совсем о другом – о следующих проектах. Но, пусть это останется сюрпризом для зрителя…

Лала Эльдарова