Азербайджанское государственное телевидение подготовило передачи, посвященные кровавым январским событиям 1990 года. Предлагаем вниманию читателей текст передачи “Кровавый январь, 1990”, вышедший в эфир 18 января. 

ВЕДУЩИЙ: 13-15 января 1990 года… В Баку произошли массовые погромы, были совершены убийства, грабежи. В городе царили анархия и хаос. В последующие дни - 18-19 января - все это нормализовалось, полностью прекратилось. Эти злодеяния, насилие, убийства, грабежи происходили на глазах находившихся в то время в Баку войск Министерства внутренних дел СССР, Комитета государственной безопасности и Министерства внутренних дел Азербайджана. Все это свидетельствовало о коварной игре. Властные структуры, силовые министерства довольствовались лишь созерцанием этих погромов, разрушений, хаоса. В Москву один за другим отправлялись сообщения о том, что ситуация в Баку приняла неуправляемый характер, выражалась просьба об оказании помощи. Цель этого по сути была одна: ввести в Баку войска, задушить освободительное движение…

Мангуртам, жаждущим крови народа, удалось в первые дни января ввести в Баку имперские войска. Временное затишье после произошедших 13-15 января погромов приближало страшную бурю. Для совершения безжалостного преступления, подавления справедливого голоса народа, расправы над ним не забыли и о создании информационной блокады. Азербайджанская телерадиовещательная компания были окружена военными. Московская цензура доводила до народа лишь выгодную ей информацию. Одним словом, в республике ощущалась нехватка информации. Жители районов не знали о событиях в Баку.

ТАХМИНА АСЛАНОВА (студентка): 20 января 1990 года советский режим в целях унизить национальное достоинство азербайджанского народа, поднявшего свой голос во имя восстановления справедливости в нашей республике, подорвать его волю, осуществил страшный акт расправы. Против мирного населения было совершено невиданное преступление. За несколько дней до совершения этого преступления заработала “провокационная машина” Комитета государственной безопасности. Больницы были освобождены. Одновременно семьи служащих в Баку русских военных были вывезены из страны. Представители русского населения стали покидать республику. Искусственно появились русские беженцы. В ночь в 19 на 20 января по прямому указанию Горбачева в Азербайджан был введен большой контингент различных армейских частей во главе с силовыми министрами Язовым, Бакатиным, Крючковым. Хотя в то время мы были детьми, слышали все это от старших, а затем от наших учителей.

Коммунистическая диктатура осуществила против Азербайджана такое же военное вмешательство, что и против Чехословакии, Венгрии, Афганистана. Однако эта агрессия отличалась от предыдущих тем, что в состав направленных в Азербайджан армейских частей были включены солдаты и офицеры армянского происхождения, мобилизованные в Ставрополе, Краснодаре, Ростове, армяне, служившие в советских воинских частях, и даже курсанты-армяне. В Азербайджане был применен самый бесчеловечный и грязный вариант политики царизма на Южном Кавказе: “разделяй и властвуй!”Так, с азербайджанцами стали расправляться как армянские бандиты, провоцируемые, вооружаемые, защищаемые империей, так и сами колонизаторы - под предлогом “борьбы с панисламизмом, пантюркизмом”.

В то время власть в Азербайджане возглавлял первый секретарь Центрального Комитета Абдурахман Везиров. А Аяз Муалибов был председателем Совета Министров. Абдурахману Везирову никогда не избежать ответственности. В целом, Азербайджан и тогда не воспринимал его. Это был очень далекий от народа человек. Везирова признавали только его родные и близкие. Они считали пребывание Везирова у власти источником дохода.

Главная вина Везирова заключалась в том, что он стал катализатором обострения карабахского конфликта. Он не допустил размещения в Нагорном Карабахе депортированных из Армении беженцев. Везиров и его сторонники обосновывали это тем, что в таком случае якобы будут нарушены права армян. А нарушение прав азербайджанцев их не интересовало. В Москве уже возникло желание воспрепятствовать национальному объединению в Азербайджане. Нам и из истории известно, что такое единство - важнейших фактор. Ведь единство народов ставит перед врагом непреодолимый заслон. Везиров стал одним из главных виновников национального расчленения в нашей республике.

ФИРУЗ ГАШИМОВ (журналист-историк): Вызывает удивление то, что пришедшие впоследствии к власти, находившиеся у власти так называемые беи во время этих событий занимались “ведением статистики”. Они прекрасно знали о приближающейся расправе. Когда 13 января во время митинга на площади был провозглашен Совет обороны, я спросил: от чего будут оборонять нашу республику эти не обученные военному делу люди? В то время в городе сконцентрировалась армия численностью свыше десяти тысяч человек. От кого, как и чем они будут защищать город? С помощью какого стратегического ума, каких вооруженных сил и гениальности они сделают это? В те дни как перед зданием Центрального Комитета Коммунистической Партии Азербайджана, так и на митингах Неймат Панахлы призывал всех желающих защищать Азербайджан собраться на заводе лейтенанта Шмидта. Не помню, то ли в прошлом, то ли позапрошлом году Этибар Мамедов сказал в Милли Меджлисе: это я вывел людей на улицы. Я удивился. В тот же момент в Милли Меджлисе должна была быть организована следственная комиссия. Погибли десятки людей, свыше 700 человек ранены. Что значит - это я вывел людей? Почему же в таком случае с тобой ничего не случилось? Многие в этом движении были запятнаны, такие люди, как Этибар, “выиграли” от этой кутерьмы. А сегодня у них, как видите, телохранители, виллы, богатство, “мерседесы”. Судьба Азербайджана не интересовала таких людей ни тогда, ни теперь.

Как тогда, так и сейчас, ими движет одна цель - прийти к власти. А наши враги очень искусно используют это.

НЕЙМАТ ПАНАХЛЫ: 25 ноября 1989 года я раскрыл нашему народу предательство правления Народного Фронта. Я на фактах раскрыл сепаратные переговоры, которые они вели с Везировым, сообщил о том, что они являются представителями шпионской сети Комитета государственной безопасности. Народ прогнал их с площади. Помню, Иса Гамбар неоднократно пытался заставить нас зачитать решение правления Народного Фронта. Народ и этому не придал значения и, как я сказал, прогнал их с площади.

В то время Народный Фронт был разделен на либеральное и радикальное крыло. Говоря о радикальном крыле, имели ввиду меня, Этибара Мамедова, Рагима Газиева. Что касается Абульфаза Эльчибея, то говорили, что он якобы занимает более нейтральную позицию, или же, что он - с нами. Абульфаз Эльчибей и другие знали, что Лейла Юнусова, Зардушт Ализаде являются агентами Комитета государственной безопасности. При людях он демонстрировал свою солидарность с нами, но, находясь с ними, говорил совсем иначе. Названные мною люди информировали не только Комитет государственной безопасности, но и армян. Во время одного из телефонных разговоров было установлено, что Лейла Юнусова говорит с Григорянцем. Мы провели закрытое заседание, через пять минут после которого об этом стало известно и в Комитете государственной безопасности, и армянам, и всему миру. Мы с самого начала знали их. Было записано, как Лейла Юнусова информирует армян. После этого я поставил данный вопрос в правлении Народного Фронта. Я сказал, что она работает на армян. Сначала Лейла Юнусова не признавалась в этом. Но после обнародования этого факта сказала нам: ну и что же, Григорянц - тоже демократ, мы тоже демократы. Об этом разговоре в правлении Народного Фронта узнали все. Не выдерживает никакой критики тот факт, что в Азербайджане, находившемся в состоянии войны с Арменией, ее назначили руководителем информационного отдела Министерства обороны. После этого раскрылась сущность Аликрама Гумбатова. Именно тогда у меня начались нелады с Абульфазом Эльчибеем. Когда создавался Народный Фронт, мы знали, кто такие Зардушт Ализаде, Лейла Юнусова. Я спросил у Абульфаза Эльчибея: тебе известно, что они агенты КГБ? Ты знаешь, что Народный Фронт создает Комитет государственной безопасности? Он ответил: знаю. Я спросил: какую же цель ты преследуешь? Он сказал: мы предпринимаем тактический шаг, хотим обмануть КГБ. После утверждения Народного Фронта это будет временное правление. Затем мы отдалим от себя этих шпионов. В конце концов Абульфаз Эльчибей сказал, что это нельзя обнародовать. Если мы заявим об этом, то Народный Фронт будет расчленен, народ падет духом.

Я принял на себя всю ответственность. 25 ноября раскрыл данный вопрос, после чего народ прогнал и этих людей с площади. Абульфаз Эльчибей вновь привел их, Эльмира Гафарова, Зия Буньятов, Наджаф Наджафов, Этибар Мамедов выступили по телевизору, пришли к согласию. Я покинул Народный Фронт.

В то время они прибегали к всевозможной пропаганде для того, чтобы подорвать мой авторитет. Когда я принял на себя инициативу, связанную с пограничным движением, Народный Фронт оказался в парализованном состоянии. Мы отстранили эту агентуру Народного Фронта.

Я имел довольно резкий разговор с Абульфазом Эльчибеем. Наконец, они согласились со мной. Возникла необходимость в создании Совета обороны. В период создания Совета на нас оказывалось давление. Рядовые члены Народного Фронта просили нас действовать заодно с Абульфазом Эльчибеем, Этибаром Мамедовым. Они не желали видеть Ису Гамбара, Зардушта Ализаде. Все презирали их. В этих условиях мы создали Совет обороны. Трагедия заключалась в том, что в 1988 году у нас не было организации, газеты. Государственный механизм вел против нас безрезультатную пропаганду. В то время коммунистическое руководство утратило авторитет в народе. Поэтому они создали эту структуру под названием Народный Фронт. Аликрам Гумбатов являлся агентом КГБ - это неопровержимый факт. В том числе всем было известно, кто такие Лейла Юнусова, Зардушт Ализаде.

В 1988 году народ не поддавался проводимой против нас пропаганде. В следственном материале, касающемся меня, Тофиг Гасымов писал, что “я осуществлял на площади деятельность по указанию парткома”. В 1988 году Тамерлан Гараев был парткомом факультета в Бакинском государственном университете. Он не мог выйти в народ. За два года они внедрили своих шпионов в структуру лидеров национального движения. С 1990 года Тамерлан Гараев стал председателем Меджлиса Народного Фронта. Тамерлан Гараев и предательское крыло Народного Фронта попытались затушевать преступление, связанное с 20 января. После 20 января ни Москве, ни местному руководству не было предъявлено обвинения в связи с этой трагедией. Такое обвинение было выдвинуто лишь силами национального движения. Нас обвиняли и Москва, и КГБ, и местное руководство. В то же время обвиняло и либеральное крыло Народного Фронта. Ведь никто так и не понял, что если мы ведем освободительную борьбу и если лидерами национально-освободительного движения действительно являются Абульфаз Эльчибей, Иса Гамбар, то почему же 20 января народ потопили в крови, после чего арестовали наших самых обычных лидеров. Почему Абульфаза Алиева стали звать Эльчибеем? Почему была организована реклама Абульфаза Эльчибея на мировом уровне? Почему никто не попытался возразить Исе Гамбару? Полистайте страницы органов печати Советского Союза, вы не найдете там ни одного предложения, направленного против Абульфаза Алиева, Исы Гамбара.

Впоследствии был создан демократический блок. Все это было с самого начала обговоренным и являлось изменой.

ВЕДУЩИЙ: 19 января 1990 года… Телерадиовещательная компания была окружена 160 курсантами Бакинского высшего общевойскового командного училища. 19 января в 19 часов в телекомпанию вошли четверо вооруженных лиц в полувоенной, полуспортивной одежде. Охранники беспрекословно выполнили их поручения. Вошедшие узнали у начальников смены И.Гусейнова и дежурного электрика В.Романова, имеется ли здесь запасной дизельный генератор, а также можно ли вывести из строя энергоснабжение телекомпании. В 19.25 часов был совершен взрыв энергоблока. В 19.30 часов в Бакинское главное управление милиции поступило сообщение о взрыве и пожаре. Охранники не впустили прибывших на место происшествия работников милиции. Прибывшие на следующий день на место происшествия заместитель начальника оперативной следственной группы Комитета государственной безопасности Азербайджана Мансуров не может прийти ни к какому выводу. А эксперты пришли к следующему выводу:

“Энергоблок был взорван Советской армией и отрядом специального назначения Комитета государственной безопасности”.

ЭТИБАР МАМЕДОВ (председатель ПННА, депутат Милли Меджлиса): Мне сообщили о прекращении телепередач. Когда я связался с Эльшадом Гулиевым, выяснилось, что телепередачи приостановлены, а работники отпущены. Когда я поинтересовался, в чем причина, он ответил, что представители Народного Фронта потребовали приостановить телепередачи, поэтому он и отпустил работников. Я сказал: такого указания не может быть, передачи должны быть восстановлены, и я сам намерен прийти и выступить в 8 часов вечера. Я поручил восстановить передачи. После этого мне пришлось поехать в Центральный Комитет Коммунистической Партии Азербайджана. Там, можно сказать, никого не было. Были одни солдаты и матросы. Они были полностью вооружены. И в каждом кабинете находилось по одному солдату. Мне удалось встретиться с Поляничко. Кроме него в Центральном Комитете, можно сказать, никого не было. У меня состоялся очень короткий и резкий разговор с Поляничко. Я много говорил об этом. Он заявил мне, что все уже решено. У вас два часа времени. Я неоднократно спрашивал у него, что значит два часа, что произойдет после этого.

ЖУРНАЛИСТ: В котором часу это было?

ЭТИБАР МАМЕДОВ: Я встретился с ним где-то после 6 часов. Он не ответил мне. В то же время он сказал: вы готовите вооруженный переворот, народ вооружен, подготовлено нападение на здание Центрального Комитета. В случае нападения будет открыт огонь и все прочее. Я объяснил ему, что никакого нападения нет, есть только народный протест. Народ в первую очередь протестует против ввода войск в Баку. А главное, требует отставки Везирова. В то время одно из основных требований было связано с отставкой Везирова. Я сказал: если будет объявлено об отставке Везирова, возможно, народ успокоится, представится возможность решить другие вопросы. Он ответил мне: Везирова нет, но вопрос с ним тоже решен. Я сказал, что если решен, то об этом необходимо объявить народу.

ЖУРНАЛИСТ: Вы беседовали вдвоем?

ЭТИБАР МАМЕДОВ: Да. Он сказал, что для этого необходимо созвать пленум, принять решение, нам не удалось созвать пленум. Приводил другие подобные отговорки. Вслед за этим мы долго спорили по упомянутому им вопросу о двух часах. То есть что значит два часа, что вы намерены сделать через два часа? Он не ответил конкретно. Выйдя от него, я встретил Дашдемирова, рядом с которым находился незнакомый мне человек. Дашдемиров подтвердил, что, мол, дело обстоит таким образом. Я сказал, что если Везирова нет, если он написал заявление и бежал, то об этом необходимо объявить как можно скорее. Если для этого необходимо созвать пленум, если нужна наша помощь, то давайте вызовем необходимых людей. Он сказал: здесь никого нет. Я ответил, что если вы не можете провести пленум, то соберите членов Бюро Центрального Комитета и примите решение.

Я сказал ему: сейчас судьба народа зависит от вас, от вашего решения. Дашдемиров ответил: мы не можем принять никакого решения, потому что не обладаем никакими официальными полномочиями. В Центральном Комитете сообщили, что созвать пленум и собрать членов бюро не представляется возможным. В это время, около 19.30 часов, как сейчас помню, когда мы беседовали в приемной, по телевизору выступал политический обозреватель Гамид Алиев. Вдруг на экране показался чуть видный просвет, напоминающий взрыв. Когда я спустился вниз, мне сообщили, что в телестудии взорван энергоблок. Я выступил перед Центральным Комитетом и передал людям слова Поляничко, в том числе то, что он дает нам два часа времени. После этого мы уточнили данный вопрос. Выяснилось, что энергоблок в телестудии действительно взорван. Тем самым, исключена возможность обращения к народу.

ЖУРНАЛИСТ: Знаете, почему я подробно поинтересовался этим? Потому что бывший секретарь Центрального Комитета Тельман Оруджев говорит, что Этибар Мамедов с 4.00 часов знал об ожидающемся нападении, он узнал об этом от Поляничко. Я был членом бюро Центрального Комитета, но не знал об этом. То есть, Этибар Мамедов мог известить народ.

ЭТИБАР МАМЕДОВ: Тельман Оруджев, другие члены Центрального Комитета, проявляя двуличие, могут сегодня утверждать, что Этибар Мамедов или еще кто-то знали о чем-то, но не сообщили. Но они не могли не знать, что за несколько дней до этих событий в Баку был введен большой контингент войск. Ведь им было известно о том, сколько для этого выделено средств, продовольствия. Они не могли не знать, что наши отделы милиции разоружены, за день до случившегося все больницы освобождены, больные выписаны, с тем, чтобы освободить места. Как члены бюро, они не могли не знать, что все районные комитеты партии получили указание быть готовыми прибыть в любую минуту. Им было известно о том, что все районные комитеты партии выделены под комендатуры. Знали, кто в какой комендатуре будет находиться. Они знали все, о чем я говорю. По мере того, как проходит время после этих событий, они для того, чтобы оправдать себя, пытаются обвинять других, в частности, участников народного движения. Они стараются избежать ответственности. Хочу с сожалением отметить, что если бы кто-то из людей, входивших в тогдашнее руководство, кто-то из членов тогдашнего бюро Центрального Комитета Коммунистической Партии официально выразил протест, это принесло бы народу большое утешение. Главной причиной того, что народ подвергся тяжелым моральным страданиям, явилось то, что ни один из руководителей нашей республики не выступил, не выразил протеста, и народ убедился в том, что у него нет руководителя. После широкомасштабных трагических событий это стало самым тяжелым ударом по народу.

ЖУРНАЛИСТ: Известно, что “огромная историческая роль” Поляничко в возникновении этой трагедии является фактом. Гнев Полянично, проявившего в Афганистане профессионализм особенно в данной области, обрушился на голову азербайджанского народа этой трагедией. То есть Поляничко действительно имел “исторические заслуги” в причиненных нашему народу страданиях. Но, как видно из печати и из ваших интервью, между вами и Поляничко были очень добрые отношения. Где начинается история этой дружбы?

ЭТИБАР МАМЕДОВ: Во-первых, могу ответить тем, кто называет эти отношения дружбой, что Поляничко -это враг, об этом знают все. Он выполнил свою миссию. Поляничко может быть врагом нашего народа. Он должен был выполнить данную задачу во имя служения своему народу, государству. Поэтому никто не может считать Поляничко другом.

Судьба азербайджанского народа зависела от таких, как Поляничко, поэтому мы вынуждены были говорить с ним. В результате этих переговоров мы должны были прийти к какому-то решению. Если кто-то говорит о наших личных отношениях с теми или иными людьми, то это просто нелогично и смешно. Если кто-то конкретно меня хочет в чем-то обвинить, то я готов ответить ему. Но я не могут обвинять таких людей, как Поляничко, мол, почему они совершили эти преступления против нашего народа. Потому что это его обязанность. Он служил своему государству и совершил все это против нашего народа. Нам следует обвинять людей, обязанных защищать народ. Они обязаны были защищать народ, его права, обеспечить его безопасность. Мы должны призвать этих людей к ответу. Позиция представителей империи понятна. Обязанность Гиренко, Михайлова, Язова заключалась в служении империи. Нет необходимости доказывать их вину. Основная задача заключается в установлении вины должностных лиц, обязанных защищать народ, с тем, чтобы если в дальнейшем лица, обязанные защищать народ, откажутся от своих обязанностей, не станут их выполнять, не могли избежать ответственности. Если такие люди избежали ответственности вчера, значит сделают это и сегодня, и завтра. А это приведет к трагическим событиям.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: 19 января, около 8.00 часов вечера, я был в своем кабинете. Везирова в тот день на работе не было. Он откуда-то позвонил мне и спросил: как вы расцениваете то, если в дальнейшем возникнет вопрос о введении войск в Баку?

ЖУРНАЛИСТ: В котором часу это было?

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: В 8.00 часов вечера. Я решительно заявил ему, что это непременно приведет к кровопролитию. Потому что в то время Баку напоминал бушующее море. Никакой “парус” не мог бы устоять перед этой бурей. Поэтому введение войск в таких условиях привело бы к кровопролитию в Баку. Я сказал ему, что придется ответить за пролитую кровь. Нельзя допустить этого ни в коем случае. Для того, чтобы убедить его, я сказал: если это инициатива Москвы, то вы должны связаться с Горбачевым и убедить его не предпринимать такого ошибочного шага. Нельзя затягивать с этим. В заключение он сказал мне: твоя позиция ясна мне. Мне понятно. На этом наш разговор завершился.

После этого, в двенадцатом часу, когда мы уходили с работы, со стороны двора навстречу нам вышел председатель тогдашней партийной комиссии Рауф Ахундов. Мы не могли выйти на улицу. Перед Центральным Комитетом стояли митингующие. Он с тревогой в голосе сообщил нам, что в Баку вводятся войска. Это было для нас неожиданностью. Ведь в беседе с Везировым он спрашивал мое мнение о вводе в дальнейшем войск в Баку. Спустя 2-3 часа разговора о вводе войск в Баку не было. Сначала мы не поверили Рауфу Ахундову. Однако он убедил нас в том, что дело действительно обстоит так, и у него имеется информация об этом. Мы хотели вернуться. Кто-то посоветовал: в кабинете председателя Совета Министров Муталибова горит свет, давайте пойдем туда и оттуда будем держать связь. Откровенно говоря, хорошо, что мы пошли туда. Потому что мы ни с кем не смогли бы установить связь. А там мы могли установить прямую связь с приехавшими из Москвы. Мы пришли в Кабинет Муталибова, сначала поговорили с командующим Южной группой войск, генералом армии Поповым. Его ведомство находилось в Баку, а сам он являлся членом бюро Центрального Комитета. Он тут же уклонился от ответа. Наконец, мы поговорили по телефону с бывшим министром обороны СССР Язовым. Он решительно заявил, что решение о вводе армии в Баку принимает Политбюро Центрального Комитета, это, мол, не мое дело, это политический вопрос. Я, как солдат, лишь выполняю приказ. Долгие разговоры оказались безрезультатными. Мы пошли домой, после этого произошла кровавая трагедия.

Люди были убиты, пролилась кровь азербайджанцев, жителей Баку, невинных людей. Это пятно, наверное, долгое время ни с кого не будет смыто. Потому что виновны все люди, в той или иной степени занимавшиеся в то время политикой, независимо от того, с какой стороны баррикад они находились. Как я уже сказал, эта трагедия была одной из редких в истории азербайджанского народа. Поэтому я не хочу уменьшать греха - ни своего, ни других людей. Есть грех, но следует принять и то, что грех - это вопрос, касающийся совести, это ответственность перед Всевышним. А вот вина - это объект права. Непосредственные виновники должны ответить за пролитую кровь.

ЖУРНАЛИСТ: Как по вашему, кто эти люди?

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Думаю, что это люди, принявшие решение о вводе войск в Баку и согласившиеся с этим решением.

ЖУРНАЛИСТ: Те, что ввели армию, приняли решение, известны. Кто же в нашей республике дал добро на это?

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Думается, если бы высшие руководители республики не дали добро, то каким бы тоталитарным государством ни был СССР, ввести сюда войска без предупреждения не представилось бы возможным.

ЖУРНАЛИСТ: Тельман муаллим, вы говорите о руководителях. Вы имеете ввиду только Везирова или еще и Муталибова? Ведь один из них был руководителем правительства, а другой - партии.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Мне не хочется разделять. Еще раз повторяю, что первые лица республики, в том числе представитель Москвы в Азербайджане, несомненно, знал об этих вопросах. Звонок в 8.00 часов свидетельствует о том, что им уже многое было известно. К сожалению, если покойный Поляничко, пригласив в 4.00 часов некоторых представителей Народного Фронта, уведомил их об этом, то членам бюро Центрального Комитета, в частности мне, ничего не было сказано. Поэтому я с полной ответственностью и откровенно хочу сказать, что говорить неправду перед этой пролитой кровью значит быть виновником кровопролития.

ЖУРНАЛИСТ: Тельман муаллим, мне хочется верить в вашу искренность. Но я не верю, потому что вы не называете имен. Вы говорите о первых лицах, а сами вы каким были лицом?

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: В то время я был членом коллективного руководства Центрального Комитета. Я был членом бюро Центрального Комитета, одним из пяти секретарей. Поэтому если бы я занимал пост первого секретаря, то, наверное, был бы одним из виновников. Еще раз повторяю, по всей видимости, первым лицам - как Везирову, Муталибову, так и покойной Эльмире Гафаровой, - а также представителю Москвы Поляничко было известно о вводе армии в Баку. Если бы этот вопрос был поставлен в бюро, то бюро Центрального Комитета во всяком случае, не предприняло такого шага, который привел к его краху. Еще раз повторяю, дать добро на это означало в то время приговорить себя к смерти, подписать приговор о собственной смерти.

ЖУРНАЛИСТ: Во время проводившихся в 1988-1989 годах в Баку митингов во избежание неприятных событий для охраны общественного порядка на митингах до утра находились первые секретари, начальники милиции, руководящие должностные лица районов. Хорошо помню, что Вели Мамедов был первым секретарем партийного комитета района 26 бакинских комиссаров. Я всегда видел его среди участников митинга.

Ночь с 19 на 20 января вошла в историю Азербайджана как трагедия Баку. Улицы, площади, здания освещались пулями, несущими смерть. Кровавое дыхание бронетехники и пулеметов не пощадило никого. Сыновья Родины, бросившиеся в огонь во имя своей идеи и чаяний, не стали бежать от оголтелой армии. Они грудью стали на защиту Родины. Расправа, учиненная безжалостным врагом, пролившим кровь стариков, женщин, детей, не смогла подорвать волю сынов, вышедших на улицы с любовью к свободе.

20 января, 5.30 часов, чрезвычайное положение… Впервые население узнало о введении в Баку чрезвычайного положения из сообщения комендатуры города. Это было время, когда в городе уже пролилась кровь, воинские части захватили Баку. В 5.30 часов утра в переданном по радио обращении коменданта города и в разбросанных с вертолетов листовках сообщалось о введении чрезвычайного положения. Однако трагедия 20 января уже произошла.

ЖУРНАЛИСТ: На следующий день многие представители интеллигенции, депутаты, которым была небезразлична жизнь нашей республики, я бы даже сказал, народа, решили провести чрезвычайную сессию. 22 января такая сессия состоялась. На этой сессии руководящие работники сделали все возможное, чтобы сессия не состоялась. Вы - руководители республики, по сути, должны были быть заинтересованы в том, чтобы случившееся прояснилось, обсуждалось, получило оценку. Чтобы вы сказали свое слово, обратились к народу. Напротив, вы попытались помешать этому, в том числе лично вы, несмотря на неоднократные обращения, не явились на эту сессию.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Очень хорошо, что вы коснулись этого вопроса и раскрыли некоторые моменты. Ничто не должно оставаться в тайне. Если сегодня кто-то пытается что-то скрыть, то завтра или в другой день это непременно раскроется. Надо обо всем говорить откровенно, правдиво. В то время мы не имели возможности воспрепятствовать проведению сессии. Потому что телефонной связи с районами, можно сказать, не было. Трудно было кому-то позвонить, царила полуанархия. В то время любой предпринятый Центральным Комитетом шаг, направленный на оказание воздействия на кого-то, предотвращение каких-то действий, мог бы поставить его в смешное положение. Что же касается вопроса участия в сессии, то я согласен. Однако в тот день представители Москвы совместно с членами бюро Центрального Комитета провели в кабинете председателя Совета Министров совещание.

Решено было - таким было мнение бюро, - чтобы там принимал участие представитель бюро Центрального Комитета. Так как представители Москвы выдвигали различные вопросы. Поэтому они дали конкретное указание, чтобы члены бюро не присутствовали на сессии, чтобы в ней участвовал один представитель. Гасанов пошел на сессию. В то время партийная дисциплина оставалась такой, как прежде. Никто не мог ее нарушить. Представители Москвы независимо от Везирова, Муталибова, любого другого человека, внушили это мнение бюро, и бюро приняло его. Из членов бюро Центрального Комитета в сессии должны были принимать участие покойная Эльмира Гафарова, как председатель Верховного Совета, и Гасанов, как представитель бюро Центрального Комитета. В то время, как все члены бюро являлись депутатами, им запрещено было принимать участие в сессии.

ЖУРНАЛИСТ: Я читал стенограмму этого бюро. Я знал об этом, хотел услышать это от вас. Тельман муаллим, вы являетесь сыном этого народа и достигли такого уровня благодаря народу, его покровительству. Как можно расценить выполнение указаний Москвы после той расправы? Ведь трагедия произошла только что. Мы еще не похоронили шехидов, а Москва вновь собирает вас, учит членов бюро уму-разуму, мол, делайте не так, а вот так.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Знаете, приехавшие из Москвы тоже, по сути, решительно не признавали своей вины в этом вопросе. Они твердили, что к этому причастны другие, это не их рук дело. Язов сказал: я солдат, и выполняю приказ. Что мне делать в Баку?

ЖУРНАЛИСТ: Чье же тогда дело?

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Понятно, что руководителя страны. В то время в стране был один руководитель. Горбачев.

ЖУРНАЛИСТ: Ну, хорошо, а они были людьми Горбачева. Как вы могли выполнять их указания? Еще раз повторяю, я читал эти материалы. Оставляет неприятное впечатление то, словно, эмиссары Москвы приезжают в обычное время, благородно принимают участие в бюро, указывают путь, дают рекомендации. Еще раз повторяю, шехиды еще не похоронены, а они ведут себя на бюро так же высокомерно. И никто не говорит им в лицо: вы агрессоры, вы оккупировали Баку, учинили расправу над мирным населением, пролили кровь этой нации. Никто не высказал этих слов.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Я согласен с вами. Но …

ЖУРНАЛИСТ: Поверьте, говоря об этом, я далек от мысли стать героем, рекламировать себя перед зрителями. Просто я не могу поверить, что никто из вас не сделал этого.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Как гражданин, журналист и представитель интеллигенции, вы вправе спросить об этом. Эти вопросы, думается, интересуют определенную часть нашего народа. Все работавшие в то время в партийных органах люди, наверное, прекрасно знают, что над их головами висел Дамоклов меч под названием партийная дисциплина. Этот меч мог отсечь голову любому человеку, даже незначительно нарушившему эту дисциплину. Поэтому слова представителей Москвы, которых вы назвали сейчас эмиссарами, - в то время мы называли руководителями, - часто даже не обсуждались. Они непосредственно исполнялись, претворялись в жизнь.

ЖУРНАЛИСТ: Вы даже не пришли на похороны шехидов. В тот день двухмиллионный город, поднявшись на ноги, хоронил шехидов. Вы же не пришли.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Как я уже сказал, мы не участвовали в похоронах. Потому что в то время мы занимались этими вопросами. После этого некоторые товарищи улетели в Москву, поэтому мы не принимали участия в похоронах. Ведь события в то время развивались так, что многие, наверное, не осмелились участвовать в этой церемонии.

ЖУРНАЛИСТ: В том числе, вы.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Видимо, да.

ЖУРНАЛИСТ: Вы коснулись темы поездки в Москву. Честно говоря, я не хотел затрагивать эту тему. Раз уж вы сказали об этом, то есть еще не остыла кровь шехидов, а Центральный Комитет превратился в поле боя, где отдельные люди вели борьбу за обладание креслом первого секретаря. В том числе рассматривалась и ваша кандидатура.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Знаете, было бы правильнее в определенной степени отличать тех, кто стремился к этой должности, от тех, кого предлагали на эту должность. В бюро рассматривались кандидатуры четырех человек. Председательствовал на бюро Поляничко. Он сообщил, что после проведения опроса всех активистов партии, изучения их мнения на пост первого секретаря Центрального Комитета выдвинуты кандидатуры четырех человек. Это - Муталибов, Гасанов, Оруджев и Гусейнов. Я в ту же минуту предложил исключить меня из списка. Потому что в таких условиях я совсем не хотел избираться на этот пост. Затем и Гусейнов снял свою кандидатуру. На голосование были поставлены две кандидатуры - Муталибова и Гасанова. Но Поляничко и на пленуме объявил, что были представлены кандидатуры четырех человек. Два человека сняли свои кандидатуры.

ЖУРНАЛИСТ: Когда на голосование были поставлены кандидатуры двух человек, вы всеми силами пытались помочь Муталибову стать первым секретарем. Вы, наверное, очень внимательно следили за нашими передачами. Помню, в прошлогодних передачах говорилось о том, как вы подстрекали первых секретарей тогдашних партийных комитетов сельских районов голосовать за Муталибова, как только они появились на пленуме. Вы, наверное, и сами слышали об этом из телепередач.

ТЕЛЬМАН ОРУДЖЕВ: Хочу сказать не вам, а тем, кто говорит об этом, что это абсолютная клевета. Если у меня была такая беседа с кем-нибудь из секретарей райкомов, то он сам может сказать об этом. Должен также сообщить, что пленум начался в 12 часов ночи. В то время не было возможности, условий принимать кого-то, беседовать с кем-то. Если и были, то возглавлял эти дела второй секретарь Центрального Комитета. Так как это был человек, непосредственно руководивший организационными вопросами.

ЭМИН АЛИЕВ /магистр/: Было бы лучше, если бы мы рассматривали события 20 января в историческом аспекте. Потому что особую роль в трагедии 20 января играл армянский фактор. После этого было бы уместно говорить о вине руководства Азербайджана в этой расправе. Около 130 тел были вынесены одновременно, однако никто из руководства Азербайджана не принимал участия в церемонии похорон. Ход истории показал, что эти люди - Абдурахман Везиров, Аяз Муталибов, Вагиф Гусейнов бежали в Москву. Они пытались осуществить в Москве свои грязные намерения. 20 января, по сути, являлось одним из геноцидов, совершенных против азербайджанского народа. Абдурахман Везиров, Аяз Муталибов действительно должны ответить перед судами, которые будут созданы и проведены с непосредственным участием азербайджанского народа.

НАБИ ХАЗРИ /народный поэт/: Мне кажется, что все имеет свою вершину - и справедливость, и любовь, и преданность, но в то же время и преступление, и провокация, и предательство. Обычно вершины по мере отдаления от них видны отчетливее. Поэтому сегодня мы очень внимательно рассматриваем случившееся, и отчетливее, яснее видим все, что произошло. Это чрезвычайно важно для возвращения народу его национальной памяти, дальнейшего укрепления его веры.

В то время я болел. 24 января я принимал участие в пленуме. Поднявшись на трибуну, я потребовал, чтобы сюда явился Язов. Язов находился на военном аэродроме в поселке Насосный. Оттуда он руководил всеми событиями. Расправа еще продолжалась. Она достигла районов республики. Мы требовали, чтобы он явился на пленум, ответил за все. В газете “Известия” было опубликовано его интервью. Он говорил: “Мы вошли в Баку, чтобы остановить народное движение”. Я сказал, что там, где есть слово “народ”, где есть народ, остановить его трудно. Нельзя расправиться с народом, уничтожить его. Никак нельзя уничтожить такой народ, как азербайджанский, имеющий богатую культуру, на протяжении веков даривший миру великих корифеев. У нас была установлена связь с радио “Голос Америки”, мы доводили до них наши заявления, поддерживали с ними телексную связь. Передавали сообщения радио “Свобода”. Отличительная черта этих передач заключается в том, что они проливают свет на то, кто есть кто. Все находит свое место.

ВЕДУЩИЙ: Да, Москва и ее подручные на местах совершили в ту ночь кровавое преступление против азербайджанского народа. Не уснувший в ту ночь Баку стал свидетелем кровавых следов этого страшного преступления: смятые машины, расстрелянные здания, убитые люди. Это был результат победного шествия так называемой “славной” советской армии в Баку. Это был кровавый облик советской империи. Но все это еще больше укрепило в нашем народе стремление к свободе. За одну ночь Азербайджан прошел путь, равный столетию. Это было началом пути свободы, независимости. Совершенные убийства, расправы уже не могли и не смогли свернуть народ с этого пути.

/Продолжение материала будет опубликовано в очередном номере газеты/.