Москва, 13 апреля (АЗЕРТАДЖ). В общественно-политическом еженедельнике «Эхо планеты», издаваемом ИТАР-ТАСС, опубликована статья, посвященная общенациональному лидере азербайджанского народа Гейдару Алиеву - «Человек, спасший свою страну». Автор статьи - заместитель главного редактора журнала «Эхо планеты» Валерий Джалагония.

Вспоминая события, происходящие в начале 90-х годов в Азербайджане, В.Джалагония пишет: «Этот плакат, плывший над толпой, навсегда останется в моей памяти: портрет Гейдара Алиева и надпись: «Гейдар-баба! (перевод, лишенный эмоционально окраски оригинала: Дедушка Гейдар!) Приди и спаси свой больной Азербайджан». Дело происходило в Баку, на моей исторической родине, в середине июня 1993 года, когда земляки Гейдара Алиевича ждали возвращения из Нахичевани бывшего первого секретаря ЦК компартии Азербайджана и будущего, о чём никто, включая его самого, не подозревал, президента той же страны, находившейся на грани развала.

А теперь по порядку. Масштаб личности Гейдара Алиева открылся мне почти полвека тому назад. В ту пору я работал в Азербайджанском информагентстве и по роду службы мог наблюдать его первые шаги на главном в республике посту. Рассказывать о жизненном пути Алиева, 90-летие со дня рождения которого отмечается в эти дни, я не собираюсь - об этом пишутся книги, публикуются научные трактаты. Поделюсь лишь личными воспоминаниями».

Далее автор, в качестве корреспондента АзТАГа (ныне АЗЕРТАДЖ) и ТАССа неоднократно встречавшийся с Гейдаром Алиевым, сопровождавший его в поездках по стране и за рубежом вспоминает: «В июле 1969 года Гейдар Алиевич был избран первым секретарем ЦК КП Азербайджана. До этого он возглавлял комитет госбезопасности и публичной политикой, естественно, не занимался. Много позднее, во всеоружии опыта и знаний, он высказал мысль, которая может показаться парадоксальной. Люди, работавшие в системе государственной безопасности, считал Алиев, знали больше, чем те, кто занимал самые ответственные должности в советской иерархии. Лучшие из них видели подлинные масштабы коррупции, злоупотреблений и разложения, поразивших тогдашнюю политическую элиту, и понимали, что страну надо спасать в авральном режиме. А между тем информация о негативных явлениях, которую они передавали в самые высокие кабинеты, вызывала лишь раздражение, а то и гнев. Причем обрушивался он не на сановных казнокрадов, а на тех, кто разрушал благостную картинку социалистической идиллии.

Так что наиболее честные чекисты оказывались, как он считал, своего рода оппозицией внутри системы власти. Таким человеком был, по его мнению, Юрий Андропов, которого он ценил, и их уважение было взаимным. Именно Юрий Владимирович рекомендовал Брежневу его кандидатуру. Знания о подлинном положении дел в Азербайджане помогли Алиеву начать радикальные реформы в своей стране. Пока ещё в рамках существовавшей системы.

Примерно через месяц он выступил перед республиканским активом с беспрецедентно острым докладом, на фактах показав, что носителями самых злостных пороков являются должностные лица, те же партработники, руководители министерств и ведомств. Выступление Алиева, опубликованное в печати без купюр, оказалось информационной бомбой, мировой сенсацией. По сути, это был первый прорыв гласности. Брежнев, отдыхавший в ту пору в Крыму, позвонил Алиеву. Генсек был недоволен: "Мне тут сводку зарубежного радио показали. Смотри: палку перегибаешь!"

Колоритная подробность: прежде чем выступить со своими разоблачениями, Алиев предпринял необычный манёвр. Если вспомнить исторические прецеденты, так действовал легендарный Гарун аль-Рашид, который переодетым бродил по Багдаду, чтобы узнать, как живет его народ. Только Алиеву переодеваться было не надо: его мало кто знал в лицо - "бойцы невидимого фронта" в газетах не мелькают. Первый секретарь садился в такси как обычный пассажир, делал покупки в магазинах, на базаре, заходил на предприятия службы сервиса, словом, изучал жизнь на бытовом уровне и там же по ходу принимал меры. Как рассказывал сам Гейдар Алиевич, за 20 дней он лично задержал около 40 мафиози. Перепуганный криминальный мир, имевший выход в самые высокие сферы, попытался принять контрмеры - по всем "горячим точкам" были разосланы его фотографии, и "теневики" передавали друг другу по телефону шифровку: "Михайло идет по городу..."

В.Джалагония отмечает, что псевдоним Михайло свидетельствовал о том, что воротилы преступного бизнеса не на шутку перепугались. Автор пишет: «Эту историю мне довелось слышать из уст самого Гейдара Алиевича. Он тогда провел в разных районах Баку и республики серию встреч с активом, и я перемещался вслед за ним. Журналисты самонадеянно считают себя людьми информированными, но я в те дни сделал для себя массу открытий, в том числе в области истории. Они, в частности, были связаны с эпохой большого террора, из которой проросли многие наши последующие беды.

В Баку, мировом нефтяном центре, где собрался цвет интеллигенции, 1937 год оказался особенно кровавым. Гейдар Алиевич рассказал, как Мирджафар Багиров, много лет правивший Азербайджаном, добивался у Сталина согласия на арест Рухуллы Ахундова, секретаря ЦК, человека энциклопедических знаний, прекрасного переводчика. Вождь долго не соглашался: "Рухулла Ленина переводит, кто у вас на это способен?". Наконец, Багиров приехал с радостной вестью: "Переводчик Ленина подготовлен, товарищ Сталин!" "Тогда бери", - разрешил вождь, учивший, что кадры решают все. Багиров прямо из его приемной позвонил в Баку. Рухулла Ахундов был арестован, а затем расстрелян...

Разоблачение Хрущевым сталинских репрессий было, конечно, смелым шагом, но Никите Сергеевичу не хватало одного - признания собственного участия в репрессиях, на что он оказался неспособным. Взаимное недоверие и вражда оказались неискоренимыми чертами коммунистического режима. Алиев, быстро набиравший политический вес, ощутил это на себе, когда стал членом Политбюро и первым заместителем председателя Совета министров СССР».

Вспоминая годы работы Гейдара Алиева первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, В.Джалагония пишет: «В то время я уже работал в Москве и однажды, дежуря на главном выпуске ТАСС, стал невольным свидетелем подковерной борьбы в коридорах Кремля. Около семи вечера из "инстанций", как тогда называли ЦК, поступила информация о приеме Алиевым посла Болгарии в Москве Димитра Жулева, и я сразу же выдал её на телетайп. А часа через полтора поступила сообщение, что того же Жулева принял член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Романов. Первая заметка прозвучала в программе "Время", открывавшейся в 9 вечера, а вторая в нее не успела.

Минут через десять мне позвонил крайне озабоченный дежурный по ТАСС: "В вашей практике были случаи, чтобы один член Политбюро требовал снять сообщение о другом?" Абсурдный вопрос, но чего только не случалось в то время! "Нет, - сказал я. - А в чем, собственно, дело?" Оказывается, в ТАСС позвонил помощник Романова и от имени шефа потребовал снять заметку о приеме Алиевым посла Болгарии. Видимо, Григорий Васильевич приревновал: о деянии его коллеги главная советская телепрограмма сообщила, а его проигнорировала. И эту мышиную возню затеял один из лидеров великой державы! В каких кабинетах решалась судьба пятистрочной заметки, я не знаю. Известен лишь итог сложных переговоров: сообщение о приеме Алиевым посла Болгарии было аннулировано.

Так получилось, что на следующий день я побывал в секретариате Гейдара Алиевича - надо было получить программу его очередной зарубежной поездки, которую мне предстояло освещать. А затем меня пригласили в кабинет самого Алиева - он всегда лично уточнял детали, пояснял, что считает главным в своих предстоящих выступлениях. Когда все было обсуждено, Гейдар Алиевич спросил: "Кстати, что у вас в ТАССе произошло, почему заметка о моём приеме Жулева не попала в "Правду"?

Я предвидел, что такой вопрос может возникнуть, но ничего вразумительного придумать не смог - не жаловаться же одному члену Политбюро на другого! "Не знаю, могу поделиться лишь личной догадкой, - сказал я и неожиданно для самого себя добавил: "Только между нами". Алиев засмеялся: "Знал бы ты, сколько тайн слышали стены этого кабинета!" Я довольно живо себе это представил. Тем более что знал: когда-то здесь сидел Молотов, много чего знавший про пакт Молотова-Риббентропа.

"Возможно, кто-то подумал: если в газете рядом появятся сообщения о приеме двумя членами Политбюро болгарского посла, в мире решат, что в отношениях Москвы и Софии что-то неблагополучно", - сказал я, окончательно поняв, что в дипломаты не гожусь. Гейдар Алиевич выслушал мою "версию" со снисходительной улыбкой. Он, конечно, лучше меня разбирался в хитросплетениях придворных интриг и предпочитал до них не опускаться. Позднее я узнал, что Романов в связи с большой смертностью среди генсеков, именовавшихся на Западе "геронтократами", всерьез примерялся к этой должности и ревниво относился к Алиеву, считая его сильным политиком и опасным конкурентом».

Заместитель главного редактора журнала «Эхо планеты» Валерий Джалагония отмечает, что много раз сопровождал Гейдара Алиева во время его зарубежных поездок и ни один из советских политиков, да и постсоветских тоже, не проявлял такого внимания к работе журналистов, как он. Он уважал нелегкий труд журналистов и хорошо понимал роль СМИ в жизни общества. В этом отношении он был ближе к западным лидерам, чем к коллегам в Кремле.

Далее автор пишет: «Первая поездка оказалась самой сложной - в августе 1985 года Алиев во главе советской делегации прибыл в Пхеньян для участия в торжествах, посвященных 40-летию освобождения Кореи. КНДР в эпоху Ким Ир Сена была страной особой. Даже в соцлагере, отгородившемся от мира "железным занавесом", не было государства более закрытого. Заповедник остановленного времени - такой предстала перед нами Северная Корея. У Ким Ир Сена были официальные должности - Генеральный секретарь, Председатель, Президент и многие другие, однако все это не имело значения, главным было то, что он - Великий вождь. В данном случае это не эпитет, а профессия: он просто работал Великим вождем.

Я удостоился чести наблюдать его довольно близко. Журналисты были допущены в зал до начала беседы Ким Ир Сена с главой советской делегации, и я обнаружил, что правую щеку корейского лидера подпирает огромная жировая шишка, из-за чего фотографировать его разрешалось только в левом ракурсе. А в целом он был округло гладким и очень походил на собственный 36-метровый монумент в центре Пхеньяна.

Ким Ир Сен произнес несколько протокольных фраз о том, как он рад приезду столь высокой делегации, и вдруг без всякого перехода спросил: "А как у вас с видами на урожай?" И в тот же момент я почувствовал, что охрана вежливо, но твёрдо вытесняет нас за дверь. "Ну вот! - с досадой подумал я. - Только начинается душевный разговор..."

Позднее милая женщина Галя, стенографистка Алиева, которой я каждый вечер диктовал свои отчеты, рассказала мне, что беседа действительно получилась теплой. Гейдар Алиевич умел разговорить любого собеседника, даже если это - Великий вождь. Расслабившийся Ким Ир Сен пожаловался, что у него в последнее время стали побаливать поясница и суставы - возраст дает о себе знать. "Все это пустяки, - успокоил его Алиев. - Главное у мужчины - сердце, его мотор, и еще мозг. А с этим у вас полный порядок". Великий вождь приободрился.

Самой головоломной проблемой оказалось вырвать у корейской стороны текст доклада, с которым на юбилейном торжественном заседании в огромном, жестко охранявшемся здании Кымсусанского дворца съездов выступил премьер Административного совета КНДР Ким Сен Сан. Выяснить у невозмутимых местных чиновников, когда наконец я получу этот документ, никак не удавалось. Понять, почему его так старательно от меня утаивали, было нельзя. Возможно, корейские друзья желали, чтобы ТАСС использовал их официальный вариант отчета, из которого следовало, что именно Корея внесла решающий вклад в разгром фашизма.

Увидев на моём лице печать отчаяния, Гейдар Алиевич спросил: «Есть проблемы?». "Еще какие!" - вырвалось у меня. Алиев мгновенно оценил обстановку и сказал министру иностранных дел КНДР: "Если ТАСС не получит немедленно необходимых документов, я буду вынужден проинформировать об этом товарища Ким Ир Сена". Дальнейшее походило на чудо: через считанные мгновения доклад был доставлен мне в красивой папочке.

Гейдар Алиевич, обладавший феноменальной памятью, эту историю запомнил. Когда в декабре того же года он прибыл во главе советской делегации в Луанду, где должен был пройти II съезд МПЛА-Партии трудящихся Анголы, то в первой же беседе с советским послом А.И.Калининым сказал: "Съезд, видимо, будет сложным, громоздким, с массой бумаг. Проследите, чтобы ТАСС своевременно получал нужные документы". И добавил то ли в шутку, то ли всерьез: "Имейте в виду, Арнольд Иванович, по этому я буду судить об уровне работы посольства". "Вот как вы формулируете, - натянуто улыбнулся явно озадаченный посол. - Что ж, я прослежу".

И слово сдержал. Ночь перед съездом я провел без сна, пытаясь изложить для тассовской ленты необъятный отчетный доклад президента Анголы и председателя МПЛА Жозе Эдуарду душ Сантуша. Текст мне по частям в течение всей ночи доставляли в 304-й номер отеля "Tropico" гонцы из советского посольства, где доклад переводили на русский язык».

В.Джалагония подчеркивает, что Жозе Эдуарду душ Сантуш учился в Баку, окончил Институт нефти и химии. В беседе с Гейдаром Алиевым он с теплотой, на хорошем русском языке, которому он учился в Баку, вспоминал студенческие годы, проведенные в городе на Каспии.

Автор пишет: «Сам съезд проходил в тревожной и нервной обстановке. В городе действовал комендантский час. Жонас Савимби, лидер ангольских повстанцев, поклялся взорвать дворец, в котором заседали делегаты. Во время доклада душ Сантуша - а читал он его 8 часов - в зале неожиданно вырубился свет. Наступила зловещая тишина. В кромешной тьме люди боялись шевельнуться. Замер на трибуне, перестав шуршать бумажками, и докладчик.

Все были убеждены, что это начало диверсии, спланированной Савимби, и вот-вот прогремит взрыв. Александр Иванов, начальник охраны Алиева, проработавший с ним много лет, позднее рассказал: "Мы сразу взяли шефа в кольцо. Гейдар Алиевич спросил в темноте: "Это ты, Саша?" "Это мы", - ответил я. "Вольно, ребята! - засмеялся Гейдар Алиевич. - Думаю, это просто техническая накладка". Так и оказалось -- произошла авария в осветительной сети Луанды, типичная для ангольской столицы...

Свой колорит был и у поездки во Вьентьянь на 4-й съезд Народно-революционной партии Лаоса (ноябрь 1986 года). В перерывах между заседаниями Алиев встречался с главами делегаций зарубежных партий, прибывших на съезд, и умудрился придать этим сугубо протокольным мероприятиям оттенок доверительности и даже ... юмора. Так, главу Народной партии Кампучии Хенг Самрина и его коллег он потряс неожиданным теоретическим выводом. "В тропиках социализм строить легче, чем на севере", - сказал Гейдар Алиевич и хитро посмотрел на собеседников. Те с авторучками в руках были готовы немедленно зафиксировать эту революционную мысль. Алиев выдержал паузу и пояснил: "Пальто не надо, шапки не надо, можно и без обуви обойтись". Участники беседы сосредоточенно обдумывали эту идею, пока высокий гость не рассмеялся. Тогда несколько принужденно заулыбались и кампучийцы.

Сегодня я думаю, что Алиев в шутливой форме высказал действительно любопытное наблюдение. То, к чему социалистические страны к западу от Вьентьяна пришли на заключительном этапе своего развития, оказавшись по уровню жизни на задворках Европы, для их соратников в тропическом поясе являлось стартовой площадкой. И в этом можно усмотреть некоторое тактическое преимущество. Во всяком случае, моральное.

А между тем, лидерам соцстран нередко удавалось компенсировать историческое отставание своих народов личным прорывам к вершинам социального преуспевания. Здесь они могли на равных состязаться с коллегами из наиболее развитых стран Запада и порой даже обгоняли их. В этом можно было убедиться побывав, к примеру, в Югославии в мемориальном центре "Иосип Броз Тито", расположенном на территории роскошного парка площадью 14 гектаров. Неподалеку от бывшей резиденции Тито, в том же Белграде, во Дворце съездов "Сава" в июне 1986 года проходил XIII съезд Союза коммунистов Югославии, мучительно искавший пути выхода из кризиса, поразившего страну. До распада федерации и кровавых войн, которыми она сопровождалась, оставалось еще шесть лет, но Гейдар Алиев, возглавлявший делегацию КПСС, ясно видел, что она трещит по всем швам, и говорил об этом югославским коллегам. Шесть республик, образовавших СФРЮ, тогда договорились об институте "сменяемого руководства". Каждому "дежурному" председателю президиума ЦК СКЮ предоставлялась власть на год, но это только подчеркивало распад системы управления.

А в бывших владениях Иосипа Броз Тито, основавшего это государство, царили покой, комфорт и роскошь, которые так любил покойный лидер. Для демонстрации подарков, которыми он был засыпан, и его личных вещей был построен специальный дом. Экспонировались, в частности, триста орденов и медалей, которыми был награжден Тито, включая советский орден "Победы", четыре маршальских формы, коллекция холодного оружия, собрания полотен и скульптур, ювелирных украшений. Однако более всего, на мой взгляд, характер Тито раскрывал его охотничий домик. Собранных в нем трофеев главного югославского коммуниста хватило бы, наверное, на пару-другую "красных книг": шкуры львов и тигров, головы черного буйвола и зебры, чучело бедного подмосковного лося. Но с особой почтительностью гид подвел нас к шкуре гигантского бурого медведя, убитого лично Тито на Балканах. "Это был мировой рекорд", - благоговейно сказал экскурсовод. "Рекорд мира?" - переспросил Гейдар Алиевич. "Бывший, - вздохнул гид. - Недавно еще большего медведя убил Чаушеску". "Значит, теперь Чаушеску - мировой рекордсмен?" - "Да", - грустно согласился экскурсовод, не заметив иронии.

Вот такое "коммунистическое соревнование" устроили два партийных лидера. Оба хорошо стреляли, и оба плохо кончили. Тито уже после смерти потерял страну и партию, которые создавал. А Чаушеску был в большой спешке казнен его бывшими соратниками - без суда и следствия. Драматический урок истории.

И все же более всех заморских странствий мне запомнилась совершенная в июне 1984 года 10-дневная поездка по БАМу, строительство которой тоже входило в сферу ответственности Алиева. Тогда нам пришлось перепробовать все виды транспорта - поезд, самолет, вертолет, катер и даже вагонетки подземной дороги, проложенной в Северо-Муйском тоннеле. Когда команда, сопровождавшая Гейдара Алиевича, садилась в вагончики, в воздухе раздался явственный хруст - это трещали суставы министра путей сообщения СССР Н.С. Конорева и его коллег, привыкших к мягким сиденьям «зилов». В штольне, то и дело хлюпая едва ли не по колено в воде, мы провели 8 часов, полную рабочую смену. Выбравшись на поверхность, Гейдар Алиевич, облаченный, как и все, в водонепроницаемую робу и резиновые сапоги, весело кинул толпе, собравшейся поглазеть на высокого начальника из Москвы: «А где цветы? Я сегодня мировой рекорд установил: затащил под землю четырёх министров».

В заключительной части своих воспоминаний В.Джалагония пишет: «Гейдар Алиев решительно отличался от своих кремлёвских соратников. Сводя с ума охрану, мог запросто оказаться в самом центре толпы. Ломал график запланированных встреч, чтобы оказаться в месте, где его никто не ждал. Обладал невероятной работоспособностью и - что поражало меня более всего - не стеснялся учиться. Помню, где-то близко к полуночи в Кургане перед встречей с избирателями (тогда он впервые баллотировался в Верховный Совет РСФСР) Алиев пригласил к себе комментатора программы «Время» Калерию Кислову и меня, чтобы посоветоваться, какие фрагменты его выступления целесообразно передать газетам, а какие - ТВ. В ходе разговора Кислова неожиданно сказала: «Извините, Гейдар Алиевич, вы неправильно ставите ударение - говорите дОсуг, а надо досУг». «Разве, - удивился он. - А я считал, что так и говорят: «индустрия дОсуга». Теперь буду знать, спасибо». На следующий день Алиев с трибуны раз 15 произнес это злополучное слово (значительная часть речи была посвящена деятельности учреждений культуры) с безупречно правильной артикуляцией. А Горбачёв, между прочим, до конца своего президентства продолжал говорить «нАчать» и «углУбить». Может, потому, что никто не решался его поправить?

Алиева восхищало богатство русского языка, и он приложил много усилий, чтобы овладеть им в совершенстве. Академик Сагдеев был убежден, что его «невозможно было сравнить ни с одним другим политическим руководителем Советского Союза. Он, хотя и вырос в Азербайджане, владел русским языком, настоящим, интеллигентным языком гораздо лучше, чем любой из кремлевских руководителей". Того же мнения придерживался и Александр Бовин: «Из кремлевских» по-русски лучше всех говорит Гейдар Алиев».

А в мировоззрении его произошли существенные перемены. Бывший, по его словам, в начале своей деятельности убежденным коммунистом, Алиев вышел из партии в январе 1990 года, который у него на родине назвали «черным». Из-за событий в Карабахе ситуация резко обострилась. Москва тогда направила войска в охваченный волнениями Баку и пролилась невинная кровь. Тяжелая боевая техника, выведенная на улицы города, привела к большим жертвам среди мирного населения. Гейдар Алиевич, перенесший к тому времени обширный инфаркт и ушедший в отставку, на следующий день после этого трагического события пришел со своими детьми к постпредству Азербайджана в Москве. К тому времени здесь собралась большая толпа его земляков и разделяющих их возмущение москвичей. Много было и журналистов, в том числе иностранных. Гейдар Алиевич резко осудил жестокую акцию федеральных властей и с этого момента вопреки своему желанию вернулся в политику. О событиях, последовавших за этим, говорить я не буду - это уже другая достаточно известная история, личным свидетелем которой я не был.

После большого перерыва я увидел Гейдара Алиевича в Баку 16 июня 1993 года. Накануне он был избран председателем Милли Мэджлиса - Национального собрания Азербайджана - и только что перебрался в свой новый кабинет. То было трудное и не очень понятное время - события могли развернуться в любую сторону. На Баку двигались войска непредсказуемого полковника Сурета Гусейнова, требовавшего отставки президент Эльчибея, а тот сбежал на самолете в Нахичевань.

Гейдар Алиевич заметно похудел, темно-синий костюм сидел на нем свободно. Под глазами - тени усталости. «Сколько вам удается поспать?» - спросил я. «Первые двое суток вообще не спал. Только вчера добрался до постели, проснулся в три ночи, еще два-три часа поработал и снова заснул. Такой вот режим». Я знал, что мой собеседник привык к перегрузкам, но спросил, было ли ему когда-нибудь так тяжко? «Всякое бывало, но такого - нет, - рассмеялся он и произнес неожиданное слово: «Попался я, попался. Президента нет, премьера нет, по существу, я один на поле боя. Трудно, конечно, но раз наступил такой сложный момент в жизни Азербайджана, надо искать выход».

Моя командировка в Баку была недолгой, но я успел заметить отток русскоязычного населения. Гейдар Алиев сказал, что его это тоже беспокоит. «Баку должен быть таким, каким он исторически сложился, - сказал он. - А сейчас на нем налет провинциальности из-за наплыва множества случайных людей. Естественно, что какие-то миграционные процессы должны происходить. Но надо, чтобы новые горожане поднимались до уровня столицы, а не опускали её до себя. Быть может, самая большая вина Народного фронта состоит в том, что он значительно опустил планку культурного, образовательного уровня народа. Баку столетиями складывался как место совместного проживания людей разных национальностей. В этом всегда заключались особенности и преимущества Баку. Я стоял на этой позиции и буду стоять. Если мне удастся как-то стабилизировать обстановку, буду продолжать эту политику, прежде всего в интересах моего народа».

И Алиев этого добился. В азербайджанском календаре дата его возвращения к власти отмечена как День национального спасения. И в общем-то, это точные слова».

Фарида Абдуллаева

собкор АЗЕРТАДЖ

Москва